6.
После случившегося Сережа отказался идти в дом и засел с собакой в сарае, охраняя ее. Не зная, как выманить сына из этого убежища, Зоя принесла ему ужин туда. Но мальчик был подавлен и не хотел есть… Потом стало понятно, что у него поднялась температура. Пришлось забирать его вместе с собакой.
– Сережа… Ну что тебе стоило рассказать им этот несчастный стишок? – сетовала она, обтирая его мокрым полотенцем. – Ты ведь много знаешь… Мы же учили.
– Я не знаю… – еле пролепетал он, – я забыл…
Его голос был слаб, дыхание – тяжелым, лоб – мокрым от пота. То и дело текли слезы по щекам.
Сережа заболел всерьез. Совпадение или нет, но с началом его болезни немцы куда-то уехали. Мать с сыном вздохнули посвободней, хотя одна мысль о высокой вероятности их возвращения рождала чувство безысходности. Уезжая, они забрали все, что могли, и Зое пришлось потратить последние сбережения, чтобы купить необходимое. Большую часть своей жизни она прожила в городе и не умела управлять сельским бытом. Выйдя замуж, по настоянию мужа переехала к нему и его матери в село, но так и не привыкла. Потом умерла свекровь, затем он ушел на фронт, и их небольшое хозяйство начало приходить в упадок. Только соседи, принявшие молодую хозяйку как родную, помогали ей, чем могли, и мать с сыном держались на плаву. Впрочем, она в долгу тоже не оставалась – будучи хорошей портнихой, шила кому что: юбочку, сарафанчик или брюки и при этом, по понятным соображениям, денег не брала.
А теперь кто ей поможет и как жить дальше? Она не знала.
И все-таки сына Зоя выходила, хотя первые дни ему было до того плохо, что она начинала опасаться за его жизнь. Как назло, вспоминались случаи, когда дети умирали неизвестно от чего… Из-за постоянных тревог у нее еще при немцах пропало молоко, дочку приходилось кормить коровьим, которое та не очень хорошо воспринимала.
Как только мальчик выздоровел и немного окреп, вернулись немцы и снова начали забирать его. Но они больше не притворялись добренькими и четко дали ему понять, что не только жизнь собаки, но и жизнь его родителей у них в руках. Разумеется, это было не в лоб. Умелые манипуляторы, они сумели донести это словами, понятными маленькому ребенку.
Теперь Сережа не только ездил с ними, но и выполнял небольшие поручения: расклеивал объявления, передавал письма. Он видел других мальчишек и русских солдат… и поначалу не мог никак уразуметь, что многие прислуживали немцам не по принуждению, а по идейным соображениям. Они даже зиговали и приветствовали особым образом друг друга. Сережа смотрел на них с любопытством, пытаясь понять. А потом просто привык. Немцы пытались и его заставить поднимать руку в знак приветствия, но безуспешно.
– Я не умею, – неустанно шептал он каждый раз, опустив глаза и внутренне сжимаясь от страха. В эти моменты ему с пугающей отчетливостью вспоминалась мать и его собака.
Заниматься поджогами и грабежами – даже мелкими – он тоже упорно отказывался.
На него не давили, как могли бы. Чувствуя внутренний потенциал мальчишки, немцы хотели привлечь его душу, чтобы он принял их идеи и сам решил им служить. И в общем-то они не ошибались… Сережа еще был в таком возрасте, в котором дети очень подвержены влиянию. Когда он оказывался в толпе зигующих, его пронизывала их энергия и заставляла подчиниться, быть как все. Осознание, что это чуждо и непривычно, что это – вражеское, постепенно размывалось. Вспоминались отец и мать – разве они не примкнули к ним? Но вспоминалась и его собака, и направленное на нее ружье – и это действовало отрезвляюще. Пока.
К Сереже приставили мальчика на несколько лет старше по имени Жорж. Жоржик. Он был сыном немца и донской казачки*. Жоржу негласно поручили подружиться с Сережей и помочь освоиться. Он умел производить впечатление бойкого, смышленого мальчика; юного лидера, способного вести за собой. В глубине души же был очень зависим от одобрения тех, кого считал авторитетом; Жорж чрезвычайно боялся отца, боялся не угодить ему и тому режиму, которому тот служит.
Русских детей он презирал, считая их людьми второго сорта, и в обычное время не сообщался с ними, часто подчеркнуто не замечая. Но все менялось, когда немцы хотели кого-то «перевоспитать». На ребенка легче всего воздействовать через ребенка, и Жорж прекрасно для этого подходил.
– Они тоже могут приносить пользу обществу, – говорил ему отец. – Важно дать шанс, научить…
Когда требовалось, Жорж мастерски умел изображать дружбу и очень гордился этим перед нацистами. Как и тем, что с легкостью мог толкнуть «нового друга» под поезд, если прикажут.
Правда, поначалу все попытки сблизиться с Сережей терпели крах: в новой компании тот держался особняком. Жорж к нему и так, и эдак, даже домой повадился к ним забегать, и мама их супом кормила за одним столом, но Сережа некоторое время его инстинктивно остерегался, как и всех прочих. Тем не менее, и вода камень точит. Прошло немного времени и усталость от одиночества и тоска по дружбе сломили недоверчивость, и ребята поладили.
Появление этого мальчика Зою встревожило, от него так и отдавало чужеродностью. Расспросив сына, она убедилась в своих предчувствиях, и ужас оттого, что Сережа увязает в этой немецкой трясине все больше, нахлынул с новой силой. Но вместе с тем и настраивать его против Жоржа она не решалась. Сумятица в душе женщины нарастала, тщетность попыток как-то оградить сына от пагубного влияния мучила ее, лишала последних сил. Давно пошатнувшееся здоровье ухудшалось с каждым днем, и даже само сознание, казалось, от постоянных переживаний, от бессонницы все больше погружалось во что-то вязкое и туманное.
«А может все к лучшему? – пришла в итоге спасительная мысль, снимающая непосильный груз с ее души и необходимость что-то решать. – Этот мальчик – тоже ведь ребенок, просто ребенок. С ним Сережа хотя бы не будет так одинок, чему-нибудь, может быть, даже научится. Коля всегда жаловался, что сын слишком привязан к дому и ко мне, будто девочкой растет…»
Запрет на отход от дома был снят сам собой, когда немцы занялись мальчиком. Но до появления Жоржика Сережа сам предпочитал быть на дворе, помня просьбу матери и не желая ее огорчать. Кроме того, мир за его пределами казался теперь ему враждебным; друзей у него там больше не было.
Однако Жорж, «подружившись» с ним, начал уводить все дальше и дальше от дома.
_______________________________________________________
* Донских казаков нацисты не отождествляли с остальными русскими, считая их арийцами, потомками «готов».