Дарья Жолобова. Сын предателя

Благодарность моему дяде Вите за правки,
без которых этот рассказ бы не получился.

1.

 

Сентябрьским днем 1943 года по пыльной дороге шел молодой солдат, опираясь на палку. В бою он получил серьезную травму ноги, и его отправили домой. Мнения медиков о нем были неоднозначны: по одним прогнозам он мог восстановиться полностью, по другим – шансов на то было мало. Сам он, имея определенные познания в медицине благодаря дяде-врачу, был почти убежден, что расстанется теперь с этой палкой нескоро.

Путь в родные края пролегал через небольшое село. День был погожий, ласковое солнце согревало своими еще по-летнему теплыми лучами изрытую воронками землю. Иногда солдат останавливался и подставлял им лицо, с наслаждением вдыхая запах тихой мирной жизни. Впервые за долгое время он слышал не стрельбу из пушек, а пение птиц, отдаленные звонкие девичьи голоса, блеяние коз. Он знал, что и здесь, увы, нельзя чувствовать себя в полной безопасности. Фронт был недалеко, наши войска отодвигали его от своих домов и семей как могли.

Воронки от снарядов и разрушенные постройки, которые он встречал на пути, наводили на невеселые мысли. Душа болела за отчизну, а сильнее всего, конечно, тревожила судьба родных и близких. На фронте мысли о них помогали ему выжить посреди всей этой стрельбы, взрывов, крови и бесчисленных смертей. Он понимал, что они, его родные, любимые люди в тылу ждут его. А если он вдруг обнаружит, что некуда возвращаться? Некуда и не к кому.

В такие моменты тяжелых дум он неосознанно подносил руку к левому карману на груди, практически у самого сердца, и нащупывал в нем небольшие сложенные фронтовым треугольником листики бумаги – два последних письма. Одно было послано его матушкой, второе – его любимой Катюшей. Очень утешала мысль о том, что получены они недавно, пять дней назад, когда он лежал в военном госпитале. Оба письма извещали, что все в порядке; мать даже упомянула, что отец начал заниматься пристройкой к дому. Значит, здоров.

Катюша писала, что соседская девчонка учит ее рисовать; отец же ворчит, что это дурь и бесполезная трата времени.

«А мне нравится, – писала она, – мне нравится, что можно запечатлеть кусочек мира своей рукой и тем самым создать что-то свое собственное, чего не было раньше. Я и тебя иногда начинаю рисовать – совсем не нарочно, так само собой получается. Мне даже фотокарточки твоей не нужно, просто закрою глаза и…»

На этом месте отчего-то текст был размыт. Потом выступало четче: «очень жду тебя, Алеша»

Так письмо заканчивалось. Это послание он перечитывал несчетное число раз, пока не запомнил каждый знак препинания, любуясь даже ее почерком.

Над головой пролетел самолет. Услышав рокот, солдат по привычке напрягся и вскинул голову, испытывая инстинктивное желание тут же лечь на землю. Нет, все в порядке, самолет наш. Вздохнул, словно тяжкая ноша лежала на нем, и пошел дальше. Решил сделать небольшой привал, отдохнуть, покурить. Свернул с дороги, пристроился у низкого раскидистого дерева с могучим стволом, из кисета достал махорку, аккуратно нарезанные газетные бумажки, спички. Прислонившись спиной к стволу, он почувствовал, наконец, облегчение и закурил. Как-то сами прикрылись уставшие глаза, и перед внутренним взором поплыли картины воспоминаний.

Но тут его слух уловил шорох, словно кто-то прошмыгнул мимо него. Солдат мгновенно открыл глаза. Приподнялся, оглянулся и увидел, что за стволом дерева кто-то прячется. Следом показался мужик средних лет. Увидав солдата, сначала хотел к нему обратиться, но затем сам бросился за дерево и рывком вывел оттуда упирающегося беглеца. Это был мальчишка лет восьми. Тощий до невозможности, одежонка совсем поношенная, ноги босы и ободраны. Мужик, бранясь, начал бить его.

– Эй, отец, ты за что пацана лупишь? – крикнул Алексей.

– За дело! Этот паскудник мне камень в окно запустил! Ну, что молчишь-то? – обратился мужик к мальчику. – Язык проглотил?

Тот стоял, весь сжавшись в ожидании новых ударов. Наконец, чуть слышно проговорил:

– Дяденька, я случайно… Ребята в меня камнями начали кидать и грязью. Я просто отвечал. И промахнулся.

– А они тебя за что? – спросил солдат.

Мальчонка не отвечал.

– Знамо за что! – почему-то обрадовался мужик. – Они ж всей семьей с немцами снюхались. Сначала папенька своего земляка расстрелял по их приказу, потом маменька приютила у себя фрицев, потом вот этот герой стал у них на побегушках… Или скажешь, не ездил с ними?

– Ездил, – смиренно прошептал пацан, не поднимая глаз.

– Не работал на них?

– Работал. – Он еще ниже опустил голову.

– Вот! – мужик торжествующе ухмыльнулся. – Гнать вас надо с маменькой отседова, ей-богу гнать! Вы бы слышали, как его мамка в том году грозилась нам все дома пожечь! Но теперь она, по слухам, совсем хворая, с головой у ней неладно. А немцы ихние убегли. Вот так-то!

Алексей почти ничего не понял, кроме того, что положение у мальчишки скверное. И ему было его жаль. Солдат не стал вмешиваться и со смешанным чувством наблюдал, как неприятный мужик продолжает куда-то тянуть ребенка, а тот упирается что есть сил.

Но тут неожиданно, откуда ни возьмись, появилась собака с густой бело-серой шерстью, висячими ушами и пушистым хвостом. Угрожающе рыча, она кинулась на мужика и вцепилась в его штанину. Тот, опешив, выпустил мальчика, в тщетных попытках вырваться из пасти зверя. Маленький хозяин пса сначала попятился назад, а потом удрал, только пятки сверкали. Собака выпустила свою жертву и помчалась вслед за мальчиком.

– Вот, стервец! Ну ничего, я к вам домой приду и потребую возмещения! – кричал мужик вослед мальцу.