3.
Уже почти стемнело. Сережа сидел, удобно устроившись в ветках недавно поваленного мощным ураганом дерева. Никого не было, лишь цикады стрекотали да собака слонялась вокруг, что-то вынюхивая. Днем здесь было шумно и весело. Ребятам нравилось это дерево, вольготно было по нему лазать, устраивать шалаши… Жаль только, что в ближайшее время его собирались пустить на дрова.
Ночь все больше наступала, рождая в сердце мальчика тоску. Он не принадлежал к числу любивших побродяжничать и никогда не сбегал из дому. Теперь и не знал он, что ему делать. Хотелось есть и спать. Но более всего хотелось к маме.
Послышались чьи-то шаги. В сгустившемся мраке проступили очертания знакомой фигуры… Это был дедушка Вари, дед Матвей, он шел с легким покряхтыванием, опираясь на палку, в другой руке он нес фонарь со свечой внутри. Какое-то время мальчик томился желанием обнаружить себя и как всегда подбежать поздороваться. Деда Матвея любила вся детвора, считая его чуть ли не своим общим дедушкой. Но в этот раз что-то удерживало Сережу и он, закусив губу, следил за стариком. Однако собакам чужды сложные людские рассуждения; если человек им нравится – они бегут к нему и ласкаются. Так случилось и с Дружком: то ли завидев, то ли учуяв старого знакомого, он счастливо полетел к нему. Дед Матвей не сразу узнал пса, но потом наполовину разглядел своими подслеповатыми глазами, наполовину догадался.
– Сережкин, что ли? Что ж ты, дурень этакий, колобродишь тут один? Я ж из-за тебя чуть… Э-э! – он укоряюще покачал головой.
Видимо пес понял человеческую речь и будто в свое оправдание кинулся к своему маленькому и весьма сконфуженному хозяину.
Пришлось выбираться из веток и представать перед изумленным дедом Матвеем.
– Экий чорт… – произнес тот, оглядывая мальчика с головы до ног, светя фонарем, – ты почему не дома? Мамка, поди, обыскалась! А ну, марш домой! Не то волки съедят, вишь как воють?
Старик сказал, не подумав, и слегка смутился, когда Сережа с удивлением прислушался, но никаких волков не услыхал.
– Иди-иди, – прервал неловкую тишину дед.
Сережа потупился и горестно вздохнул, не в силах двинуться с места, словно ноги вросли в землю. Он подумал, что вот-вот снова останется один, и эта мысль была слишком тяжела… Раздался непроизвольный всхлип, и душа мальчика возмутилась пуще прежнего. Все так же понурив голову, он развернулся и собрался уйти, но ему не дали.
– Стоять! Что случилось-то? Чего мокрость разводишь?
– Ничего, – упрямо ответил Сережа.
– Мамка что ли наругала?
Мальчик отрицательно качнул головой, все больше и больше позволяя унынию собой овладеть.
– Знашь что? Пойдем-ка к нам, – дед Матвей, развернув его в своем направлении, ласково обнял за плечи. Уставший голодный мальчик невольно прижался к нему в ответ. – По дороге расскажешь, что стряслось… А домой к тебе Петьку пошлем, чтобы мать не тревожилась. Баба Тоня как раз пирожки пекла, чуток осталось еще. Идем…
И они пошли.
По дороге мальчика охватила слабость, и он то и дело слегка спотыкался, словно его ноги подзабыли недавнюю ребячью прыть. Дед Матвей добродушно бормотал что-то свое стариковское, попеременно делая попытки узнать, что же все-таки заставило Сережу гулять так поздно достаточно далеко от дома. Но тот молчал… Сережа и сам не понимал почему, ему ведь хотелось по-детски поделиться своими терзаниями со взрослым. Он уж было начинал, но что-то не давало… Мальчик медлил. Порой казалось, что он просто не может выдавить из себя ни звука, что язык его не хочет подчиняться, что голосовые связки не хотят работать. Поначалу он загадывал: вот дойдем до того дерева – скажу, вот будем там-то идти, вот выйдет луна из-за облачка… А потом он решил, что можно рассказать все и в доме, отведав бабы-Тониных пирожков. Да, пирожки грели сердце, но не так, как душевно-уютная обстановка, всегда царившая у стариков. Атмосфера любви, покоя и защищенности – вот чего жаждала его душа.
Но не дошли они до места, как Сережа вдруг стал как вкопанный, не смея идти дальше.
– Ты чегой это? – удивленно спросил дед Матвей, вглядываясь в мальчика. – Чего застыл как столб? Дом наш во-он он.
– Деда Матвей, я… я наверно лучше домой…
– Вот те раз! А пирожки?
Сережа замотал головой.
– Ну-у смотри… – протянул старик. – Впрочем, может оно и верно. Нечего мамку одну оставлять. Ты у ней одна теперь опора… Верно, касатик? – он склонился над ластившемся к нему псу и не заметил слез в глазах Сережи, выступивших от его слов. – Дорогу найдешь?
Сережа кивнул и, собравшись с духом, скомандовал Дружку: «За мной!» Они побежали по направлению к дому.
Свое село Сережа как пять пальцев знал и вслепую мог найти любой его уголок, поэтому очень скоро показался их старенький домик. На подступах мальчик замедлил ход, не зная толком, что ему делать. В окнах не горело никакого света, это должно было означать, что все спят и некому ему отворить. Значит, мама его не ждет: при этой мысли ему стало совсем грустно. Он открыл калитку, мужественно думая устроиться в сарае до утра или где-нибудь на задах… Скрип калитки оживил непонятную фигуру, темневшую у дома. Это была мать с Дунечкой на руках, завернутой в огромный кулек. Увидев сына, она со всех ног бросилась к нему, едва удерживая дочку. Тихонько плача и по-бабьи вполголоса причитая, она обласкала впавшего в какое-то оцепенение мальчика и повела в дом.