5.
Сережа, как просила мама, от дома больше не отходил, и только тоскливо иногда глядел, стоя у ограды, вдаль. Порой показывались ребята, но подходить к их дому им было строго запрещено родителями. Весть, что здесь теперь живут немцы, быстро облетела округу и сразу многим стало понятно, как обстоят дела. Кто-то молча осудил, кто-то злословил, кто-то по-человечески сочувствовал. Почти все жалели Сережу, считая, что мальчик стал заложником ситуации. Но что сделаешь? Были предложения его забрать… Предложения звучали столь авторитетно и громко, что дошли до Зои.
– Да они ваши хибары пожгут! – зло, с каким-то нездоровым блеском в глазах угрожала она. – Троньте только!.. Пожгут!
С тех пор с ней никто не здоровался и не заговаривал. Видевшие ее тогда и слышавшие ее слова решили, что она просто спятила, другие злословили еще больше: мол, муж и жена – одна сатана.
После этого некоторые мальчишки, завидев Сережу у ограды, начинали бросаться в него камнями. Но это были местные хулиганы, всегда готовые напасть на более слабого по любому поводу.
Однако Сережа, привыкший к всеобщей любви взрослых и детей, к товариществу, очень тяжело переживал такие случаи. Но при этом ответить тем же ему в голову даже не приходило. Однажды это увидел один из немцев: он как раз вышел из дома покурить и заодно покараулить некоего гонца с важными поручениями из штаба. Увидев плотного немца с усами и злыми глазами, мальчишки как-то стушевались. Воинственный пыл у ребят поугас. Сложно сказать, почему они сразу не дали деру, а застыли, наблюдая во все глаза, как страшный немец приближается к ним. Однако первый полетевший в их сторону немаленький камень вывел мальчишек из оцепенения, и они побежали, трусливо поджав хвосты.
– Видеть, как надо? – ухмыляясь, сказал немец Сереже. – В ответ – бить, врагоф – или использовать, или уничтожать. Понимать?
Мальчик, не ответив, попятился от него, затем развернулся и убежал.
Немец покачал головой, поцокал языком, в который раз убедившись в правоте фюрера: русские – неполноценная нация и вряд ли из них можно сделать Людей. Впрочем, если отец – на пути к исправлению, мать покладиста, то и сыну можно дать шанс…
– Пока фаш муж исправлять свои ошибки и трудиться во имя феликой цели, мы будем фоспитывать его сына, – заявил вечером немец. Зоя испуганно прижала к себе Сережу.
– Необходимо сделать из него целофека, пока не поздно.
– А он… – не человек? – севшим голосом спросила она.
– Гхм… не софсем. – Немец придирчиво осмотрел Сережу. – Но есть шанс…
– Нет! – вдруг отрезала она, сверкнув глазами. – Со мной делайте, что хотите. Сына я вам не дам.
Немец ухмыльнулся, словно его ручная собачонка неожиданно оскалилась на хозяина. Забавно.
– Не нужно бояться, – мирно сказал он, – мы не причинить никакого зла ни фашему сыну, ни… фам. – Его насмешливый взгляд и слова таили в себе такой горький смысл, понятный им двоим, что женщина вздрогнула и опустила глаза. Всей душой она его ненавидела – своего мучителя. Иногда Зоя думала, что будет, когда муж вернется? Как им жить-то потом?
– Может, мальчик сам хотеть. – Немец перевел взгляд на Сережу. Тот сжался было, задрожал весь, прижимаясь к матери, но внезапно в нем произошла какая-то перемена.
Никто его не защитит. Он должен сам.
Сережа стал иногда ездить с немцами. В основном они брали его с собой, когда отправлялись по мелким делам: что-то отвезти или получить. Зоя не хотела отпускать его. Говорила с ним долго и ласково, пыталась что-то объяснить. Но в глубине души понимала, что ее слова и поведение слишком противоречивы и она сама себе слабо верит. А дети намного больше чувствительны ко всякой фальши, их доверие и авторитет легко потерять. Поэтому каждый раз ее мальчик, по-детски лукаво улыбаясь, ловко выворачивался из материнских рук и убегал. Иногда ей так хотелось проникнуть в его головушку и увидеть, каким ее сын видит этот мир, что он думает. Но пока оставалось только с бессильной тревогой в сердце наблюдать, как Сережа лихо забирается в кузов автомобиля и его куда-то увозят.
Видя его на вражеской машине, внимательно схватывающего все вокруг, некоторые узнавшие мальчика чуть ли не крестились. «Погубит Зойка мальчишку», – вздыхали они. Дед Матвей задумчиво поджимал губы, вспоминая тот недавний вечер, когда встретил Сережу. Но вскоре все привыкли и перестали обращать внимание. Знакомым Сережа не махал, как бывало раньше, и поначалу, завидев соседских мальчишек, замирал, невольно ожидая камней. Но, понятное дело, смельчаков кидать камни в машину немцев не нашлось.
Поначалу немцы пытались показать свою доброту. Бывало, останавливались в каком-то селе рядом с горсткой ребятишек и начинали их одаривать конфетами. А потом, довольные собой, возвращались в машину и давали Сереже порцию конфет. Он говорил: «Спасибо», как учила мама, но как только благодетели отворачивались, и машина трогалась, тайком кидал их из приоткрытого окна, с интересом глядя, как они летят. А вдруг это станет его «конфетным следом», по которому мама сможет его найти, если немцы увезут его далеко-далеко? Хотя он понимал, что конфеты вряд ли долго пролежат: такую роскошь местные дети быстро растаскают, несмотря ни на какие запреты взрослых…
Иногда в каком-нибудь доме собиралась компания офицеров за небольшим столом: мальчика сажали на табурет и, благополучно о нем забыв, под спиртное что-то принимались тарабанить на своем языке. Часы тянулись медленно, и Сережа, устав сидеть, осторожно слезал и принимался слоняться по комнате.
Однажды, заметив это, один из них его окликнул. Он уже основательно надрался.
– Эй! А расскажи нам стишок. Все русские дети уметь рассказыфать стищок.
Сережа смотрел на него и молчал.
– Не слышать? – сказал усатый немец, который с ними жил. – Стань туда, – он указал на табурет, – и рассказыфать стишок.
Это был приказ. Но мальчик, в упор на них смотря, даже не шелохнулся. Наконец, потеряв терпение, усатый немец угрожающе поднялся и двинулся на Сережу. Тот весь сжался и зажмурился: «Сейчас бить будут». – Он беспомощно опустил голову и закусил губу до крови, боясь заплакать. Однако раздался чей-то миролюбивый голос, и мальчика оставили в покое.
Вернулись они вечером. От самогона и разговоров немцы пребывали в благодушном расположении духа и, казалось, об инциденте с Сережей совершенно забыли. Мальчик даже задремал на заднем сидении. Во дворе, сама не своя от беспокойства, их ждала Зоя. Рядом вертелся и Дружок. Едва показалась машина, он с громким лаем бросился навстречу маленькому хозяину. И вот машина притормозила, но вместо Сережи он наткнулся на дуло ружья. Дружок остановился и недоуменно заскулил. Немец, держа пса на прицеле, что-то скомандовал товарищу, и тот, открыв заднюю дверцу автомобиля, рывком вытащил оттуда не вполне проснувшегося ребенка и потащил к разыгрывающейся сцене. Мальчик ничего не понимал. Но тут его взору предстало ружье, наставленное на его друга, и самодовольная ухмылка немца, решившего таким образом показать свою силу и власть. От этой чудовищной картины сердце Сережи чуть не остановилось; как в страшном сне он со слезами бросился к собаке и, крепко обняв, закрыл ее своим телом. Не слыша ничего вокруг, он горько плакал от обиды и беспредельной несправедливости этого взрослого мира.
…Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем знакомые и ласковые руки все еще всхлипывающей матери начали обнимать его и пытаться оторвать от собаки и увести в дом. Но он не верил ей и боялся, что она отдаст им его друга.