Я восстал из уснувших, едва заплескало рассветом,
а над церковью Пасха, над кровельным цинком плыла.
Восславляем Христа! И кресты возглашают об этом
сизым галочным роем, туманы несут кадила…
Осветляются веси, кармином восток занавешен,
замерцали луга светом инистых бледных бород.
И вторгается в грудь неуемная весть, что Воскресший –
вездесущ и незрим – с колокольным каноном грядет…
а над церковью Пасха, над кровельным цинком плыла.
Восславляем Христа! И кресты возглашают об этом
сизым галочным роем, туманы несут кадила…
Осветляются веси, кармином восток занавешен,
замерцали луга светом инистых бледных бород.
И вторгается в грудь неуемная весть, что Воскресший –
вездесущ и незрим – с колокольным каноном грядет…
Алексей Шадринов
Не призывайте в армию поэтов –
сердцами ужас бытия латать.
Они возьмут ружье, они поедут
на край судьбы, но выживут ли там?
Вот и тебе льняные сбрили пряди,
одели в форму проклятых годов.
И ты ушёл, отдав костру тетради
с серебряными строчками стихов.
Иссякло время сказочных идиллий,
погасли детства светлые лучи.
Отец и мама тихо проводили,
а встретили в погонах палачи.
Мой мальчик, ты теперь уже не плачешь –
я плáчу, и безумие тщеты
огнём кровавым в Мирозданьи пляшет,
и нет надежды, что вернёшься ты.
Мой мальчик, ты, конечно, рядом с Богом –
раз воплотился в ангельскую суть.
Оборван счёт нехоженым дорогам,
остался лишь житейский пересуд –
души твоей он больше не коснётся,
покойся в измерении ином.
Но горько мне, что не увидишь солнца
во всём великолепии земном.
И странно, что рука твоя не сможет
взять карандаш, маня летучий стих.
Искупит жертву кто и подытожит
бесценный клад сердечных слов твоих?
Не призывайте в армию поэтов –
не потому их поедом съедят,
что духом слабы, просто в жизни этой
поэт – иного воинства солдат.
Поэты далеки от звуков горна,
они на службе у миров иных –
в их Слове – животворный воздух горний,
но как мы плохо защищаем их!
Мой брат, мой сын, крыло мое родное –
зияет под лопаткой пустота.
Не обошло несчастье стороною
тебя – как и смиренного Христа.