Марина Марковна, родная,
освободи меня от страха:
моя исподняя рубаха
смирительная, тугая.

Теперь ты, где молчат, но впору
с тобой беседовать без лишних
условностей и оговорок,
опять о жизни.

Моление во мраке ночи
всегда моление о чаше –
надтреснутой, тяжёлой, нашей:
«О если можешь, Авва Отче…

Не о Себе, о них прошу Я», –
так, ничего тебе не надо,
лет преисполнена наградой,
и одесную, не ошуюю,

Представ пред Господом, замолви,
о немудрёных наших просьбах
здоровья, мира, хлеба-соли –
всего, что просто.

Ты в памяти своей хранила
тьмы тем имен – далеких, близких,
так воздохни, как здесь просила,
не по запискам

О борящих на поле брани,
на стороне далече сущих,
о передышке среди ран – и
в пути идущих... –

тогда под глас «Благая лета»
твоей мольбе причастным, может,
нетварным Бог и ясным светом
дни приумножит.