О Боге в наше время редко говорят серьёзно. Чаще Богу воздаётся либо слепое поклонение, или же о нём вспоминают в минуты горя. А потому наше так называемое православное время вовсе не говорит о торжестве православия, так же как бесчисленные и неумеренные восхваления в адрес партийных вождей не свидетельствовали об искренней любви к ним.

Но хватит размышлений. Это скучно. Лучше я представлю себя читателю. Я когда-то преподавал в университете философию, а ныне я писатель и предоставлен сам себе. Могу жить, где хочу, могу путешествовать, а работать можно везде, где есть розетка, чтобы подключить ноутбук. Последние два года я живу в одном монастыре на юге России на правах трудника. Это небольшой монастырь и по численности братии, и по размеру владений. Игумен весьма благосклонен ко мне и понимает моё стремление к уединению. Монастырь вообще хорошее место, чтобы подумать о вечных вопросах. Ведь в миру нас отвлекает суета. Потому мы и не замечаем, как бесцельно и одиноко проходит наша жизнь.

Сейчас я работаю над новой книгой. Пока ещё не знаю, что это будет, но совершенно определённо, что содержание книги будет связано с религией. А тут мне в помощь и братия, и богатая библиотека монастыря.

Конечно, нельзя сказать, что я живу совсем уединённо. Ко мне иногда приезжают посетители, например, мой друг из университета или литературный агент. Я с благодарностью принимаю их, и мы гуляем в монастырском дворике, разговаривая на самые разные темы. А тут и город близко. Туда я хожу в архив, а также иногда выпиваю в баре, ведь в монастыре строгое отношение к алкоголю. Конечно, вино дозволяется на праздники, и сам игумен может выпить рюмку-другую, но вот я предпочитаю что покрепче. Но бар, конечно, для меня, грешника, ещё и выход в люди, возможность пообщаться с народом, хотя у нас многие думают, и совсем напрасно, что бары посещают только алкоголики.

Мой друг Николай приезжал сегодня. Привёз мне в подарок свою книгу по ирландской мифологии, которую выпустил недавно. Я был благодарен ему, хотя для творчества она мне точно не пригодится. Тем не менее, с интересом ознакомлюсь в свободное время. Николай серьёзный специалист по ирландской литературе.

- В университете тебя вспоминают, - сказал мне Николай, когда мы сидели с ним в монастырской беседке. – Ты не хочешь снова вернуться к преподаванию, раз уж монахом тоже не стремишься стать?

- Как-то не тянет пока в университет, - сказал я честно. – А что касается монашества, то это сложный вопрос. Как говорит игумен, для этого нужно внутреннее произволение. Я пока не имею его.

О монашестве, если говорить откровенно, я никогда не думал. Я живу в монастыре не потому, что так люблю православие, а потому что здесь спокойно и есть все условия для несуетного творчества. К тому же, мне важно увидеть монашескую жизнь изнутри. Это необходимо для моей книги. А потому я тут и обитаю, хотя, конечно, насовсем оставаться не собираюсь. Я ещё слишком молод, чтобы запереть себя в четырёх стенах.

Поговорили мы с Николаем и о литературе, которой он занимается как учёный. Он привёз мне пару книг современных ирландских писателей для чтения на досуге. Ведь в монастыре нет телевизора, а потому книги занимают важную часть досуга и монахов. Безусловно, в первую очередь духовные книги.

- Думаю, тебя скоро навестит сестра, - сказал Николай на прощание. – Она сейчас развелась со своим очередным мужем, а потому нуждается в утешении. А ты всегда поддерживал её. Как старший брат.

Николай уехал, а я стал размышлять о Кате. Её беда в том, что она легко влюбляется и также легко расстаётся. Меняет мужей как перчатки. Только официальных у неё было два. А ведь ей и 35 ещё нет. Она и в юности была такой. Отец всё время её за это ругал. Мать-то наша умерла рано, так что нас воспитывали отец и бабушка. Их обоих тоже уже нет.

После обеда я поработал в монастырской библиотеке, где имел интересный разговор с братом библиотекарем. Отец Нафанаил когда-то был филологом, преподавал в университете, защитил диссертацию по русской литературе XIX века, но в 30 лет решительно порвал с мирской жизнью, о чём, как он сказал, не жалеет ни капли.

- В миру одна суета. В древности люди потому и основали монастыри, чтобы была возможность посвятить себя Богу и заботам о своей душе. Не зря же в Библии сказано, что царство Божие не от мира сего. Даже в тебе, не вполне церковном человеке, есть стремление к уединению. И не просто так в миру многих людей терзает чувство одиночества, а в монастырях таких нет монахов или же их единицы. Всё дело в цели в жизни. Верующий человек живёт для Бога, а мирской – для своей смертной плоти. А страсти никогда не утолишь.

Отец Нафанаил посоветовал мне несколько книг по интересующей меня тематике и на том мы простились. Он был ещё не стар, но мудр. Его слова об одиночестве в миру и об отсутствии такового в монастырской жизни показались мне верными. Ведь я о том мог судить по себе. За эти два года, что я здесь прожил, я стал почти другим человеком, хотя так и не обрёл настоящей веры. Но никто меня и не торопит. Путь к Богу, как говорят здешние отцы, у каждого свой.

В четверг умер старейший монах отец Афиноген. Ему было 99 лет. Я за эти два года его почти не видел. Говорят, он много болел, но умер без мучений. Весь день отцы молились за упокой его души, хотя некоторые были убеждены в его спасении. Я же только один раз видел его в саду. Он сидел на лавочке вместе с молодым монахом и кормил голубей. Я подошёл тогда, чтобы поздороваться, а он вдруг сказал:

- Мне как-то рассказывали про одного человека, который считал себя добродетельным, хотя был разбойником. Он даже суда избежал, подставив невиновного, а тот в тюрьме возьми и умри. Я молюсь за него, ибо он не ведает, что сотворил.

Я тогда посмотрел на Афиногена с опаской и отошёл от него. Больше я с ним не заговаривал, да и видел его только мельком на службах, когда на них приходил.

Отец Афиноген тогда непросто говорил, и я невольно подумал, что он меня имеет в виду, ведь десять лет назад мы с приятелем стали виновниками крупной аварии на шоссе. Оба мы были пьяные, но за рулём был я. Отец тогда нанял хорошего адвоката, который легко доказал суду, что я за рулём не сидел, а был водителем мой приятель, который из-за алкоголя почти не помнил ту ночь. Меня оправдали, а его осудили. Он действительно умер в тюрьме, зарезанный в драке.

Это было десять лет назад и, конечно, посторонним я об этом не говорил. Но отец Афиноген как будто знал. А может, просто совпадение. Ведь его слова неясные. Возможно, он мне какой-то библейский сюжет пересказывал. Я в старчество не верю, хотя про него некоторые отцы говорят, что он душевидец. Якобы Бог через него открывает свою волю.

Странно, но я почти забыл тот криминальный случай. И вспомнил только теперь, когда отец Афиноген отошёл в горний мир. Не знаю, как сильно меня мучила совесть. Я понимал, что не хочу оказаться в тюрьме и стремился избежать этого любым способом. И мой отец, конечно, тоже, так как он был видным чиновником в МВД, и криминальный скандал был бы губительным для его карьеры.

В день, когда отца Афиногена погребли в пещерах под монастырём, рядом с его наставником старцем Филаретом, умершим в свой сотый день рождения в 1960 году, приехала моя сестра Катя. Мы встретились в городе, чтобы не смущать братию. Игумен и так не очень одобрял моих посетителей. Дескать, не монастырь, а проходной двор. А Катя, будучи совсем неверующей, ещё и фривольно одевалась. Я, конечно, говорил ей, чтобы она одевалась скромнее, когда в монастырь приезжает, но это было бесполезно. Катя не понимала разницы между монастырём и вечеринкой.

Катя была расстроена и чуть не плакала, а я, слушая её жалобы на жизнь, жалел, что мало ей досталось в своё время отцовского ремня.

- Ты должна забыть его и жить дальше, - сказал я, наконец, прервав её слёзный скулёж. – Раз уж развелась с ним.

- Да, но я ведь уже старая! Кому я теперь нужна!

- Тебе же только 34! – возмутился я. – С каких пор это старость? Мне, например, в следующем году будет 40, а и то стариком себя не считаю.

Таков был наш разговор в то утро, в кафе, напротив центральной площади города. Впрочем, и все наши другие разговоры были примерно такими же. Катя не переставала жаловаться на жизнь, хотя имела всё, что хотела. Детей у неё не было, да она и не стремилась стать матерью. Она считала, что дети – обуза при знакомстве с новым мужчиной.

Проговорив часа два и выпив немало кофе, мы расстались. Катя обещала, что приедет ко мне в следующем месяце, если, конечно, я тут ещё буду. Я уверил её, что буду. Мой роман и наполовину не написан, а в среднем я пишу роман два года, не считая подготовительного периода.

Ночью мне приснился странный и страшный сон. Будто я иду по скрытому в тумане кладбищу, где едва виднеются могильные кресты, нахожу могилу своего приятеля, убиенного в тюрьме, а оттуда доносится голос, который мне с укором говорит «Почему ты так поступил со мной?». Я даже во сне страшно перепугался, а голос всё повторял и повторял мне этот проклятый вопрос, словно это было наказание за моё деяние – вечно слушать этот замогильный голос.

Я не могу описать свои чувства после такого сна. И не ведаю, к чему он приснился. Почему сейчас? Неужто моя душа, в которую я не очень-то верю, облегчения жаждет? Может, и ко мне близится смерть?

В общих и неконкретных чертах я поделился этой историей с отцом Нафанаилом. Он внимательно меня выслушал, а позже сказал, что я должен заглянуть внутрь себя. Возможно, я найду какой-нибудь нераскаянный грех. Ведь грехи нас мучают, как и болезни. Да это, в сущности, они и есть, только духовного свойства.

- Подумай об этом, - сказал мне на прощание отец Нафанаил и вернулся к своим обязанностям библиотекаря.

За неделю я не написал ни строчки, ибо сон стал мне навязчиво сниться почти каждую ночь. Прямо проклятие какое-то! Мне даже захотелось с кем-то поделиться своей тайной, излить душу, но никому конкретно я не доверял. Ведь это криминал! Вдруг кто сдаст! Хоть и знаю я о тайне исповеди, однако в наши дни пойди найди такого верующего, кто верил бы в Бога больше, чем в товарища майора.

Но всё-таки я решился сходить в пещеры к склепу отца Афиногена и рассказать ему. Он уже умер, а значит, мне бояться нечего. С того света не настучат. Конечно, я не считал это настоящей исповедью, но, кто знает, может, такой символический акт подарит мне спасение от угрызений совести.

Я пошёл в пещеры рано утром и без труда нашёл склеп Афиногена, так как присутствовал при его погребении. Я опустился рядом с гробницей на колени и проговорил свою историю, но облегчения не испытал. Наоборот, мне внезапно всё это показалось каким-то дурным спектаклем. И со стыдом, что сам не ожидал, я ушёл из пещер прочь.

В этот вечер перед сном я впервые помолился, взяв у одного из отцов молитвослов. А в ночь, мне кажется, ничего мне не снилось. Во всяком случае, я не запомнил сон.

На следующий день я рассказал отцу Нафанаилу чуть больше, чем говорил до этого. Он сказал, что меня это мучает, возможно, не без молитв старца Афиногена, который теперь у престола Господня молится за всех нас. И ещё отец Нафанаил поведал, что раскаяние всегда должно предшествовать исповеди, иначе она бесполезна и абсурдна.

- Думаю, тебе стоит здесь задержаться ещё на какое-то время, - сказал отец Нафанаил в заключение, и я неожиданно с ним согласился. Ведь я тоже начал ощущать потребность в осмыслении того давнего греха.

Я ушёл от Нафанаила поздно вечером и сразу, не тратя время на обычную для себя вечернюю прогулку по монастырскому двору, прошёл в свою келью. Я решил отложить на время мой роман и написать новое произведение на близкую мне тему покаяния.

Помолившись, я и приступил к этому.

21. 02. 2015