Из светлого Иерусалима.
В лукавый мир спускался он:
Та жизнь к себе его манила.
Опасен был греховный путь -
Разбойники вдруг обступили.
Не убежать и не свернуть.
Ограбили. Всего избили.
Лежал в крови, едва живой.
Один и никому не нужный.
Прошёл священник стороной.
Левит остался равнодушным.
И лишь один самарянин -
Язычник, иудеям чуждый,
Склонился с жалостью над ним -
Израненным, нагим, недужным.
Вином и маслом он полил
Его смертельные недуги
И на ослёнка посадил,
Чтобы не так терзали муки.
Привёз в гостиницу его.
И щедро оплатил леченье.
Хотя и чужд был для него,
Не бросил умирать в мученьях.
Он позаботился о нём.
Врага, быть может, спас от смерти.
Сердечным просиял добром
В забот житейских круговерти.
Как часто мы, как тот левит,
Проходим равнодушно мимо
Тех, кто страстями весь избит,
Чья боль порой невыносима.
Но как заметишь, если сам
Ограблен и побит страстями.
Когда желаний бренных хлам
Стоит горой перед глазами.
Когда лукавые мечты
Влекут обманною красою
В мир лживых грёз и суеты.
Когда ты занят лишь собою.
Хоть слово доброе сказать.
Согреть теплом своей улыбки.
Хотя бы сердцем приобнять
Того, кто страждет в мире зыбком.