непонятная магия,
необъяснимое свойство:
Меж линз раздвижных
и, казалось, предельно простых
Весь мир помещая,
внушать и внушать беспокойство,
Что важное — скрыто,
что главного — я не постиг.
Вращал окуляр я —
и видел всё, как на ладони:
далёкие рощу и поле,
Ещё переезд станционный,
и насыпь, и рельсы,
дорогу, шлагбаум, избу.
И два силуэта…
И всё мне казалось,
что там от отчаянья,
горькой обиды и боли —
Моя одноклассница Люба,
красивая добрая Любушка,
плачет, свою проклиная судьбу.
А, может, не плачет уже —
а задумала страшное что-то:
как ей не казниться?
Ведь сам рассказал мне
хвастливый её ухажер,
Как вёл её в рощу,
клянясь,
говоря, что она — лучше всех,
что навек полюбил,
обещая жениться,
А после смеялся:
«Плевал я на этаких жён!»
Ходил он в героях,
не вскакивал ночью с постели
От сдавленных стуков,
рыдающих стуков колёс,
А я просыпался и видел в трубу мою,
как под луной
станционной избушки той
окна блестели,
Как будто бы это глаза милой Любушки,
бедной обманутой Любы —
за миг до трагедии
полные ужаса,
полные слёз!
И странно мне было наутро,
и страшно мне было,
что нужен, как прежде, ей он лишь —
предатель,
Чьи речи бесстыдны,
поступки жестоки,
коварны,
нахально–грубы!
А я — посторонний,
а я — третий лишний, увы,
я всего лишь
влюблённый в неё наблюдатель,
К тому ж обладатель,
к несчастью,
отличной подзорной трубы…