Татьяна Андреевна Никологорская родилась в семье инженеров радио в 1951 году, её родной город – Москва.

«…В 1974 окончила факультет журналистики МГУ. Работала в районной газете, журналах, издательствах Москвы. В течение многих лет вела юношеские литературно-творческие студии, в том числе при Московском городском дворце пионеров и школьников, факультативы при школах, музеях и гимназиях.

Имеет множество публикаций в газетах и журналах России; профессиональный эссеист. Неоднократно участвовала в радио-композициях на различных радиостанциях, более всего – на радио «Орфей».

Её стихи печатались в газете «Московский комсомолец» (первая публикация), альманахах «День поэзии», «Поэзия», «День и ночь» (Красноярск), журнале «Молодая гвардия» и др., звучали по радио.

Автор сборников стихов «Серебряный бор» (1981), «Есть музыка» (1987), «Прощание с учениками» (1989), «Строгая юность» (1990), «Подземка» (1999), «Девочка жизнь» (2000), книги стихов и прозы «Вера!..» (2008), “Вселенская гостиница” (2010). Член Союза писателей России и Союза журналистов Москвы».

Татьяна Андреевна тонко чувствует поэзию и верит, что рождается она в мире «вечного» ребенка, и что настоящее детское счастье – в творчестве.

Татьяна Андреевна Никологорская не идеализирует детство. Есть в нем и трагедии, и потери, и разочарования. Но остается ностальгия по детскому взгляду, через который преломляется мир – пусть не радужный – но особенный – совсем другой.

…Возвращается детство. И такое прекрасное…

На стихи без названия, обозначенные тремя звездочками, написана песня, что благодаря Интернету «пошла в народ». Подростки на школьных вечерах исполняют ее, не зная, кто автор. Но ее не зря выбирают для исполнения. Песенка – прозрачная, чистая, пронизанная духом детства:

Автор текста песни – московский поэт Т. А. Никологорская.

«В первой любви всегда возрождается детство, и такое прекрасное, каким оно не бывает в действительной жизни», – писал Михаил Пришвин. Да и не только в первой… Во всяком добром чувстве по отношению к ближнему можно быть по-настоящему искренним, только если ты сам открыт, по-детски доверчив.

Поэт – человек, который постоянно раскрывается и оттого уязвим.

Один из сборников Никологорской с тревожным настроением называется «Подземка». Не сталкиваться с болью и злом невозможно, поэтому выход из перехода на свет один – снова бесстрашно довериться Провидению. И не предавать детства, ведь –

Представляя творчество поэта, члена Союза писателей и Союза журналистов России, мы решили не писать вступительную статью, а сразу процитировать писателя и друга Татьяны Андреевны Владимира Порудоминского, ныне живущего за рубежом.

Писатель прекрасно знает Никологорскую, её сердце, характер, представления и обстоятельства жизни. Ему можно доверять. Остальное – в стихах.

К началу своему

Вот что написал В. Порудоминский вместо послесловия к одному из её сборников.

«…Будучи много старше Татьяны Никологорской, Тани, я, по обычаю стариков, часто вспоминаю ее девочкой, подростком, в том прекрасном, изначальном, сне детства, который она с любовной, ревнивой, почти отчаянной страстью охраняет в своей душе и своём творчестве.»

И оттого, что ей с тех давних годов удаётся уберечь этот сад от постоянного покушения вырубить, извести его (уничтожение старого сада – проникновенная, глубинная тема нашей литературы), я неизменно вижу в ней, сегодняшней, этого не покидающего чудный мир подростка.

И с особенным состраданием сознаю, что она прожила уже и проживает тяжкую, как Сизифов камень, долгую жизнь поэта. Потому что на то и стихотворение, что каждое – творение: не только стиха творение, но творение, некая цельность, воплощённая стихом и в стихе.

Век поэта всегда короток, проживи он хоть век библейских праотцов: строчки с кровью убивают, с последним словом стиха век кончается, ради того, чтобы неведомо когда, но в один прекрасный день, новый век начался завязью в душе нового первого слова.

(…) Прощание с детством – прощание с цельностью мира, с той цельностью, в которой всё, что ни есть в мире, необъяснимо связано, сопряжено, обусловлено простейшими «да» и «нет», в которой, по слову писателя Всеволода Гаршина – «красное так и было красное, а не отражающее красные лучи».

В стихах о Гаршине, мне посвящённых (за что я неоценимо благодарен поэту), Татьяна Никологорская пишет о стареющих до срока детях, о прощании с мечтой, о распаде века и запахе тления, встречающем нас по мере старения души.

Трагический мотив движения из бытия, когда «во мне смеялась счастливой жизни глубина» – в «бытность» пронзительно и больно звучит в творчестве Татьяны Никологорской: человек обречён мироустройством, сам себя обрекает на постоянные поиски счастья, – «а счастье – в детском кулачке».

Вопреки всем привычным закономерностям жизни и житейским понятиям, поэт не хочет верить в неизбежность утраты детства, утраты осознания и ощущения гармонической цельности мира, как верит в то, что среди неизбежных утрат и ценой неизбежных утрат человек способен удержать в кулачке дарованное вместе с детством счастье.

Собственно, мысль и чувство всей поэзии Татьяны Никологорской (может быть, вообще – всей поэзии!) восходит к библейскому повествованию об изгнании человека из Райского сада.

С каждым шагом жизни отдельного человека и всего человечества нам, людям, порознь и вместе, всё явственнее и всё мучительнее открывается непрестанное …разрушение некогда дарованной мировой гармонии и… вызревает стремление, потребность, необходимость возвратиться к началу своему.

…Когда мир встаёт вокруг, обступает, давит, ломает несправедливостью, жестокостью, предательством, когда кажется, что «всё погибло» –

… «Хотя – какой там в детстве мёд?!» – вырвется однажды. И, в самом деле, тут, там находишь в стихах приметы пожалованного обстоятельствами места и времени, не слишком-то щедрого что на «махотку молока», что на доброе слово полуподвального детства.

Но на то и детство, и душа поэта, и поэтическое – с детства – видение мира, чтобы «причал садового участка, пять соток счастья глупышей» оборачивались и обживались в душе.

Чтобы немудрёный предмет, оснащающий примитивное жильё, – радиоточка («и всё-то воспитание – мой радиородник») – оказалась источником, родником воплощённой человеческим гением божественной музыки, которая навсегда воспламенила душу:

«Однажды услыхала по радио «Первый концерт для фортепиано с оркестром». И перестала быть зверёнком.

У меня крылья выросли, потому что, услышав этот Весенний музыкальный санскрит, это половодье и осиянность, эту родину звука, я физически ощутила, что вылетаю из полуподвала на огромной сильной птице верхом»…

В одном из очерков Татьяна Никологорская вспоминает слова Ольги Бертгольц: предвосхищение радости, ведущее человека в отрочестве, с годами всё более сменяется предвосхищением испытаний.

Чем дальше идёшь, тем меньше спешишь навстречу синеглазому сну. С каждым шагом всё очевиднее становится, что идёшь не под сень Древа жизни или Древа познания Добра и Зла, а вовсе в обратную сторону – в пустыню, в рабство, в царство двоедушия и корысти.

… «Подгнили вековые опоры от неграмотности потомков…» – горестно помечает Татьяна Никологорская, странствуя по любимому древнему Боровску. «…И все мы в этой жизни – или Иваны Воины, или Иваны, не помнящие родства», – вершит поэт очерк о старинной московской церкви Иоанна Воина на старинной московской улице Якиманке – её малой Родине.

… Никологорская… вспоминает проницательную максиму философа Н.Ф. Фёдорова: «Нравственно развитое существо само себе даёт командировку». Кто же тогда поэт, если не такое существо.

Ближайший друг Татьяны Никологорской, замечательная учительница российской словесности, ныне от нас уже ушедшая Вера Малева чутким словесным штрихом когда-то нарисовала портрет поэта.

В письме, написанном под впечатлением спектакля «Лиса и виноград», читаем: «И вдруг, когда Эзоп удивляется: зачем же лгать, когда правда так проста, я увидела тебя.

Мы живём в мире условной правды и лжи (чеховская мысль); и мы привыкли, и вдруг появляется человек, не смиряющийся с этим, не понимающий, зачем так жить, и нам неудобен этот человек, мы смеёмся над его наивностью, детскостью, оправдывая этим ложь, в которой мы погрязли».

Но она – есть. И детство с ней, не чьё-то – её детство, в котором хранит предания зелёный храм елового бора, в котором жизнь имеет вкус лесного яблока и песнь зяблика по-прежнему волнует память.

Это Детство Татьяна Никологорская отстояла своей…убеждённостью, что «Когда умрёт последняя надежда… К вам ваше Детство невзначай примчит». А значит – «ясно одно: надо следовать своему призванию…»

Владимир Порудоминский, Москва – Кёльн – Москва.

Из сборника «Путь и песня. Избранное»

Всё истинное побеждает страх,
Преображается,
Но не проходит!
16–21 апреля 2008

Вместе с вами стихи читала Валентина Патронова