В кресле высоком и строгом,
увитом резьбой золотою,
царь с соколиным взором
сидел перед толпою.
Долг собирал у молящих,
взывающих к милости Божьей.
Посох стучал всё чаще,
взор становился строже.
Раб подошёл. На коленях
кровавые,гнойные раны;
в глазах – застывшие тени;
пусто в ладонях – без дани.
— Царь! Мне отдать тебе нечем.
На мне потерпи немного.
Я через месяц отвечу,
к долгу найдя дорогу.
Всё заплачу я, и златом
твои засверкают чертоги.
Много, много талантов
ссыплю я на пороги.
Пока же яви мне милость!
Дрогнули царские брови.
— Раб! Долг, считай, приснился.
Иди и живи с любовью!
Только захлопнулись двери,
направился раб к соседу,
бросился диким зверем
как по желанному следу.
— Где сто динариев долга?
Мне отдай поздорову.
Нет в прощении толку.
Сыт я не буду словом.
Тяжесть легла на плечи,
жалом вонзилась в горло.
— Мне отдать тебе нечем,
но не предай позору.
Рухнул сосед на колени.
— На мне потерпи немного!
Всё я отдам, чтоб тенью
долг не стоял на пороге.
Сдвинулись рабские брови.
Стукнул он палкой о землю.
– Плату возьму я неволей.
Просьбе твоей — не внемлю.
Сдвинул засовы темницы
раб, насладившийся местью.
Но сон не успел присниться.
Царь узнал о бесчестии.
С гневом рабу он промолвил:
— А долг простить надлежало!
Я отпустил ведь на волю
тебя, мне задолжавшего.
Снимаю своё прощенье.
Тебя отправляю в темницу.
Нет там окошка и тщетно
даже в мечте – видеть птицу.