Галина Кузина. Огонь святого Серафима (из сборника стихотворений «Отражение»)

Недавно вышел в свет новый сборник стихотворений члена Тульского клуба православных писателей «Родник» Галины Алексеевны Кузиной «Отражение». В книге более 600 страниц, 452 стихотворных произведения. Предлагаем ознакомиться с вошедшей в этот сборник в завершающей главе — Баллады, притчи, поэмы — уникальной поэмой «Огонь святого Серафима» (поэма о Серафиме Саровском).


Поэма о Серафиме Саровском
 

Во славу Господа,
во славу всех святых
в поклоне и любви
посвящаю
р.б. Галина

 
МОЛИТВА
 
Благослови меня, Господь,
смиренно выполнить задачу.
Пусть не болеет моя плоть,
и дух в страдании не плачет.
Когда вдруг память оживит
следы бесовского деянья,
спусти молитв святую нить
на мысль, отмеченную данью.
Благослови, наш Серафим,
слова любви к тебе земные.
Твой дух, творя Миры иные,
желанно будет нами зрим.
Свеча горит, и факел строгий
уходит в дремлющую высь.
Какие высветит чертоги,
с высот далёких глядя вниз?
Лучей вернувшихся рассветы
пролить бы в скорбные сердца,
и маска сбросится с лица,
и прочитаются Заветы.
 
Молю, Господь, утроить силы,
чтоб Славу высшую воспеть,
чтоб строчка каждая сквозила
молитвой, рушащею твердь.
Огонь спокоен, тонкой струйкой
«слеза» по свечке вниз спешит.
Я крест земной вложила в руки,
перо ждёт часа у межи.
Небесный свет огнём взмывает,
живое пламя нежность длит.
И тает лёд босых обид,
смиренье, кротость обнажая.
Всевышний наш, открой свободу
и духу, мыслям и словам,
чтоб всем читающим не воду
я пролила б – живой бальзам.
Светлеет нить моей свечи,
воск замки сказочные строит,
слова за мыслью вьются роем,
перо поднявшееся—мчит.
 
1
 

Вот отрок юный с сердцем, полным
огня, влекущего туда,
где б смог в молитве тихой, вольной
отдать Всевышнему года.
Так мил и строг у нас обычай:
перед дорогой посидеть,
чтоб сердцу легче дом привычный
стремленьем к Истине – отсечь.
Прошла минута, две в молчанье.
И краткий миг глаза слезил.
Вот Прохор встал. Мать величая,
благословенья попросил.
Вздыхать и плакать уж не смея,
икону Спаса поднесла.
Крестом с молитвою своею
благословила час утра.
А колокольный звон мятежный
позвал покинуть дом родной,
вплетая память жизни прежней
в узоры сложные – иной.
Душа, наполненная светом,
рвалась к подобному себе.
Сорвав замки земных обетов,
ушла к лучу, что звал и пел.
Мирские радости не грели.
Душа искала, как спастись.
Лишь мысли, взвившиеся ввысь,
приблизить к Богу бы сумели.
Земным страстям душа чужда.
Она молитвой наполнялась,
когда слословья пустота
её назойливо касалась.
Чертополохом заросло
чужое сердце, сдавшись скуке.
И думал Прохор – это зло,
гораздо большее разлуки.
 
2

Хотелось Киев посетить,
открыться старцу Досифею,
чтоб дал совет ему: скорее
к высотам Божьим как пройти.
Как духу меньшего соблазна
в пути извилистом принять?
Какой молитвой ежечасной
себя от бесов отстранять?
Тот принял отрока с вниманьем,
был старец очень прозорлив.
На трудный путь благословив,
открыл он тайну послушанья.
Саровской пустыни места
назвал он отроку спасеньем:
земного странствия года
познают там дух откровенья.
 
Любовно Киев показал
свои сокровища святые.
Там Дух высокий охранял,
ключей надёжней, кладовые.
С молитвой отрок припадал
к мощам святых, ушедших к Богу.
И в Лавре свечи возжигал,
в душе обет лелея строгий.
 
3

Открылся иноческий путь
за монастырскою стеною.
Послушник кроткий, Божью суть
не путал с радостью земною.
Смиренно восемь лет служил,
отдав молитве неустанной
весь жар неопытной души,
так в восхождении желанной.
 
Не раз по правилам церковным,
с усердьем, верою служа,
внимал он молниеподобным,
поющим Ангелам. Дрожал
в благоговении восторга.
Такое звуков торжество!
Оно плывёт в дыханье Бога
и в вечном Творчестве Его.
Здесь, на Земле, таких гармоний
мы не услышим никогда.
И лишь далёкая звезда
во снах мелькнёт призывом молний.
Неизречённый трепет тот
смягчит страдания в дороге.
И только мысль одна – о Боге –
к тем звукам дивным приведёт.
Одежды Ангелов так снежны,
золототканны по краям.
От звуков благостных и нежных
струился лёгкий фимиам.
 
Когда однажды у престола
стоял «убогий» Серафим
и возгласил: «Спасенье им
даруй, Господь! Услыши слово!» –
вдруг озарил, как солнце, Свет.
И Сам Иисус, его дарящий,
поднявши руки, сделал крест,
благословляя всех молящих.
И в местный образ Он вступил.
Икона вспыхнула зарницей.
Над аналоем на страницы
раскрытой Библии пролил
дождь золотой. Никто не видел.
Лишь оставался недвижим
и созерцал сиянье нитей
душою зрячий Серафим.
Хранил восторги Откровенья
в молчанье старец Серафим,
что даже призрачною тенью
не стал тайник тот уязвим.
Он нёс сокровище , сильнее
чем все сокровища Земли:
в нём дух Божественной Любви
горел без свечи и елея.
 
Искал себя в уединенье.
Лес молчаливо принимал
его горячие моленья,
что шли к Истоку всех Начал.
Ещё почти семь лет трудился
монах Саровский Серафим.
В молитвах вольных укрепился
дух христианский, что един
с волной Божественного Света,
который смог лучом поведать
основы счастья Бытия.
В огне Любви душа твоя
миры Вселенной обнимает
и Богу в Творчестве внимает,
и рвётся к Духу – всё познать.
Для высших подвигов – замены
в трудах иных монах искал.
Вот потому и покидал
для кельи монастыски стены,
чтоб с Богом быть наедине,
чтоб час оставшийся свой бренный
отдать Божественной волне.
 
4

В глухом лесу, без тропок тайных,
гранитный камень возлежал.
Прохожих редких, не случайных,
о жизни словно вопрошал.
О! Что века! Тысячелетья,
похоже, свято он хранил
и никому не говорил
о днях, видавших лихолетья.
 
Ночь зимняя. Привычная луна
глядит так ясно, обновлённо,
и посылает звёзд поклоны,
чтоб осветилось всё сполна.
Снега искрятся ярко-бело
и в тень сползают синевой.
Повисли лапы старых елей,
глубок их внутренний покой.
Пустая келья утонула
в сугробах, льнущих к небесам.
Лишь тропка узкая скользнула
куда-то в лес. Пустынник сам
стоял на камне. Шёпот лился
по звёздам в замершей ночи.
И лунный свет с лица струился,
касаясь пламенной свечи
души открытой. На коленях
комочки снега улеглись.
И руки, поднятые ввысь,
к Отцу тянули откровенье.
Сквозило облако луну
прозрачной, призрачною тенью,
как будто вздохом кто прильнул
в минуту жалкого сомненья.
Казалось, звёзды – свет лампад
в тиши ночной. Легко струились
молитвы, вытканные в ряд.
И сон и явь в едино слились.
Соединялось сердце с Богом
и познавало тайну тайн.
Навеки скрывшаяся даль,
казалась близкою дорогой.
Чтоб силу подвига продлить,
решил монах стоять днём тоже.
И в келье камень уж стоит –
ночное бдение продолжить.
 
Горит келейная свеча,
по стенам двигаются тени.
Молитва-песня горяча,
но от стоянья – хлад в коленях.
И слёзы чистые ручьём
катились тихо в умиленье,
в душе рождая вдлхновенье,
соединённое с огнём,
с его таинственным Началом,
что без начала и конца.
И только радость, Свет венца
соединенье величали.
И только пламя возлияний,
и только пламя, где ответ:
за что здесь место есть страданью,
и место есть чертогу бед.
Не раз потом он говорил,
что если сердце в умиленье,
то значит: Бог благословил
святое с Ним Соединенье.
 
5
 

Монах был в тайном созерцанье.
Мария Дева, чар полна
вдруг снизошла в порфире царской,
сияньем полнила она
всё небо. И слова слетели
с монашьих побледневших уст.
И дивно Ангелы запели
во славу всех сорокауст.
Узнал небесную Царицу
пустынник светлый Серафим.
Молитва с сердца белой птицей,
полётом вырвалась живым.
А на своём холме «Голгофе»
распятье видел он Христа
очами духа. И Креста
познал он Истину. И в слове
других учил, как восходить
не оступаясь. Как молитву
умом и сердцем говорить,
чтоб в нападеньях выиграть
битву.
Страданья он прошёл Христа
и муку сердца погребеньем,
и с Ним воскрес. О! Как чиста
была молитва в то мгновенье!
И слово Божие раскрылось,
а в нём тайник огнём светил –
неиссякаемая Милость
любому грешнику в пути.
Христос распят. И плач Земли
ещё несётся сквозь столетья.
И лишь немногие отметили,
как краток век их без Любви.
Слова оставил Серафим
проникновеннеёшей молитвы,
чтоб всяк, душою кто гоним,
свой путь нашёл на поле битвы.
 
МОЛИТВА СЕРАФИМА
 
Ищу я, Господи, покоя.
И нет его в душе моей.
то совесть пламенная ноет
и не прощает мне скорбей.
И мира нет по той причине,
что беззакония творю.
Услышь, Господь, что говорю:
в грехах раскаиваюсь ныне.
И вопли сердца Ты прими!
Злодейства выявят огни
моих свечей, души болезни
Своею Волей отстрани.
Моя же пусть предстанет тесной!
Чтоб не погибнуть, всё прими!
К Твоим щедротам припадаю,
лишь Ты поможешь разрешить.
В грехах свечой горящей таю.
Ты Свет направь, чтоб можно жить.
Но не воздай делам по мере
их совершённости, молю.
Суди меня по светлой вере,
с которой Высшее люблю.
Для покаянья дай мне время,
слезами смою тяжкий грех.
И бесов, что устало дремлют,
я разопну, собравши всех.
Яви мне свет на мне, лишённом
его, спусти мне благодать.
И я в огне, Тобой возжённом,
осмелюсь Вечность увидать.
Врата откроются златые,
и в Царство я Твоё войду.
Века теряются седые
в том вечном сказочном саду.
Аминь
 
Слеза кропит на грудь, колени.
В свече – последний всплеск огня.
Но растворились в келье тени –
всё Свет Божественный обнял.
И капли жемчугом висели
на редких ниточках ресниц.
И Серафим, упавши ниц,
в своём отсутствовал теле.
Святая Божья Благодать
лилась со всех сторон елейно.
В благословенном омовенье
всё стало Святостью дышать.
 
Он только вечером поднялся
с уставших, скованных колен.
Но на лице тот Свет остался,
его в желанный взявши плен.
И луч серебряный струился
из светлых, добрых, чистых глаз.
Душа расцветшая молилась,
как будто ей явился Спас.
Но не как будто, а на деле,
в сиянье, ярче молний всех,
глаза Спасителя глядели,
в Любви сжигая прошлый грех.
И говорил Он мягко что-то
с улыбкой лёгкой на устах:
«Оставишь скоро здесь заботы,
плоды найдёшь в Моих Садах.
Я покажу Свою Обитель
в сверканье золота, камней.»
И вздрогнул Серафим. Он видел…
сиянье буйное огней.
И тени нет. Лишь свет полдневный
теплом и негою скользит.
И чья-то Мысль течёт напевно:
душа с душою говорит.
Сияет Храм величьем Бога,
а в Храме том святые – ниц.
Серьёзны Лики их и строги,
а мысли – сполохи зарниц.
Икон там нет, лишь золотые
кругом подсвечники стоят,
и в Вечность пламенем глядят.
Не плачут свечи восковые.
Там каждый зрит, кого захочет,
беседы молча с ним ведёт.
Плохая мысль не упадёт,
за свет цепляясь краем ночи.
Живые огненные знаки
в себе сокрыли Суть и Свет
всей Первозданностью Отваги,
творящей Жизнь миров, планет.
 
6

Но чем светлее становился
святой пустынник Серафим,
тем изощрённей бес крутился.
Но Богородицей храним,
монах лишал их поля битвы.
Крестами келью оградив,
читал он Господу молитвы,
их погрузив в родной мотив.
 
Но были ночи тяжелее,
чем море всех людских обид.
Огонь возжённого елея,
бывало, гаснет, не горит.
Когда ломились бесы ночью,
качалась келья, лес шумел.
Он видел их не в снах – воочию,
и лишь молитвы тихо пел.
Гасили бесы пламя свечи
и выли волком в темноте,
но свет души, прозрачный, вечный
сжигал бесследно силы те.
Не оглянуться, не поведать:
Любовь сильней,чем бесов зло,
что вера Свыше снимет беды,
коль Имя Божие средь слов.
И келья словно раздвигалась,
и лился Свет сияньем дня.
Полночный грохот уж казался –
мышей привычная возня.
Дух поднимался, ветром веял,
дышал любовною волной
и возжигал огонь елея,
вернувшись в келью – храм земной.
Всё затихало. Песнь молитвы
и жар души в огонь лились
и к Богу в духе плыли ввысь,
решив исход неравной битвы.
И лес, что буйствовал, шумел,
вдруг озарялся лунным светом
и брызгал тысячами стрел
Любви Вселенской – дань обетам.
 
Прошедши тернии дорог,
решил монах открыть затворы,
чтоб душ долины чистить мог
лучистым взглядом, разговором.
Чтоб прозорливостью своей
к Закону Божьему направить
и душу вырвать из цепей,
коль дьявол там во лжи и славе.
Текли от слов его ручьи
с сердец, что в горе каменели.
И эхом плавных, тонких трелей
мечта просилась из дали.
Пришедший ласкою утешен,
росою Божьей напоён,
а мысли, что темны и грешны,
на плаху вёл чуть слышный звон.
Откуда он? Была лишь келья,
да за холмом река текла.
Но знал монах – из Беспределья
ему звонят Колокола.
Душе, качающейся в боли,
«Моя ты радость!» – говорил.
И золотым дождём – Любовью
он пламя чёрное гасил.
 
Когда стоял он на коленях,
позвал его к Себе Господь.
И он послушно сбросил плоть,
прервав горячее моленье.
Саровский – сгорбленный монах –
душой вознёсся, чистой, вольной
с огнём от сотен тысяч молний,
с молитвой Божьей на устах.
 
7
 
ПОСЛЕСЛОВИЕ
 
Затворник, столпник и молчальник,
земные подвиги прошёл,
чтоб мир души был без печалей
и крест на шее – не тяжёл.
Травинке каждой поклоняться
готов был, капелькам дождя,
что холодком с лица струятся
и в траву жемчугом летят.
Пред елью, дремлющей веками,
готов был голову склонить
и долго молча говорить,
что Бог един со всеми нами.
Что Бог во всём; в пушинке снега
и ветре вольном, что поёт;
и в облаках, готовых бегать,
обняв собой небесный свод.
Природа – Бог! В ней всё живое:
и мысли плод и Божья стать;
и разлитая Благодать
в великом плещутся покое.
 
Она струит огонь живой,
восторг души соединяя
с предвечной Вечности волной,
сегодня жизнь твою качая.
И муки горькие черпнёт
из вековой твоей печали
и на огне своём замкнёт,
чтоб не страдать тебе ночами.
И ВЕРА, сердце наполняя,
согреет ласковым теплом.
И побежит струя живая,
ища НАДЕЖДУ в доме том.
Найдя, почувствует: ЛЮБОВЬЮ
храним ты будешь от беды.
Огонь свечи над изголовьем,
живой огонь, и с Богом ты.
 
Святой готов нам помогать
теперь с высот Небес незримо.
Лишь надо всей душой назвать
в любви святое его имя.
Он снова здесь. И сердце слышит
слова, спокойней тишины.
Согласье благостное свыше
течёт теплом его волны.
Земные наши песнопенья
мы в память светлую несём,
чтобы пройти достойно тернии
в кругу означенном своём.

Добавить комментарий